четверг, 26 июля 2007 г.
среда, 18 июля 2007 г.
Александр Шмеман
"Проклятие труда". Но многие, если не большинство, погружены в бешеную деятельность, потому что боятся остаться лицом к лицу с жизнью, с собою, со смертью. Потому что им скучно, а скука - это царство дьявола. Скучно и страшно - вот они и оглушают себя деятельностью, идеями, идеологией. Но сквозь все в "мире сем" просачивается все та же скука и страх. Тональность нашей культуры: оптимистическая деятельность со зловонными испарениями страха и скуки. Без Бога - "все позволено", но это "все" - бездонно страшно и скучно. И потому первый долг в Церкви: отказаться от какого бы то ни было участия в самой логике, самой тональности этого мира. Мир нельзя "просвещать", не отвергнув его сначала en bloc. Но для этого в современном христианстве нужно много мужества и духовной свободы: не поддаться на удочку "понимания", "involvement", "служения миру".
***
и многое другое, о чем мы только чуть догадывались
***
"Если бы я был "старцем", то я бы сказал кандидату, кандидатке, "взыскующим иночества", примерно следующее:
- поступи на службу, по возможности самую простую, без "творчества" (в банк к окошечку, например);
- работая, молись и "стяжай" внутренний мир, не злобствуй, не "ищи своего" (прав, справедливости и т.д.). Воспринимай каждого (сослуживца, клиента) как посланных, молись за них;
- за вычетом платы за самую скромную квартиру и самую скромную пищу - отдавай свои деньги бедным, но именно бедным, личностям, а не "фондам помощи";
- ходи всегда в одну и ту же церковь и там старайся помочь реально (не лекциями о духовной жизни или иконах, не "учительством", а "тряпочкой" - ср. преп. Серафим Саровский). Этого служения держись и будь - церковно - в полном послушании у настоятеля;
- на служенье не напрашивайся, не печалься о том, что не "использованы твои таланты", помогай, служи в том, что нужно, а не там, где ты считаешь нужным;
- читай и учись в меру сил - но читай не только "монашескую литературу", а шире (этот пункт требует уточнения);
- если друзья и знакомые зовут в гости, потому что они близки тебе, иди - но с "рассуждением", и не часто. Нигде не оставайся больше полутора, двух часов. После этого самая дружеская атмосфера - вредна;
- одевайся абсолютно как все, но скромно. И без "видимых" знаков обособления в "духовную жизнь";
- будь всегда прост, светел, весел. Не учи. Избегай как огня "духовных разговоров" и всяческой религиозной и церковной болтовни. Если так будешь поступать - все окажется на пользу...
- не ищи себе "духовного старца" или "руководителя". Если он нужен, его пошлет Бог, и пошлет, когда нужно;
- прослужив и проработав таким образом десять лет - никак не меньше, спроси у Бога, продолжать ли так жить или нужна какая-нибудь перемена. И жди ответа: он придет - и признаками его будут "радость и мир в Духе Святом".
и многое другое, о чем мы только чуть догадывались
понедельник, 16 июля 2007 г.
!
Разница между Иовом и его друзьями. Иов – это честная, правдивая натура, ищущая «дела» , а не слов, а те – люди религиозной фразы, шаблона, традиционных формул. Иов вопит о «неправде» , о непонятности страданий, о благополучии грешников, о безвинных муках – и не только своих; а его друзья отвечают ему общими и лживыми фразами, для них все ясно, и, установив порядок в словах и мыслях, они считают, что установили гармонию и в мире. Этого типа люди слишком часто встречаются повсюду, включая и духовенство и людей науки.!
Александр Ельчанинов
Мнение о нас других людей – вот то зеркало, перед которым позируют почти все без исключения. Человек делает себя таким, каким хочет, чтобы его видели. Настоящий же, как он есть на самом деле, неизвестен никому, включая часто и его самого, а живет и действует некая выдуманная и приукрашенная фигура. Это стремление к обману так велико, что человек в жертву ему приносит, искажая свою природу, даже самого себя – единственное и неповторимое, чем является каждая человеческая личность.
Зато как пленяет всякий раз встреча с человеком, свободным от этой язвы, и как мы любим в детях, не вошедших еще в полосу сознательности, их полную простоту и непосредственность. Но возможна и сознательная борьба, приход к простоте от этой осложненности. Во всяком случае – осознать в себе присутствие этого зла – половина дела.
***
...что делать, если мы можем дать какие-то искры, какой-то святой огонь, только, когда нас поражают несчастья, катастрофы. В этом смысл войны, революций, болезней. Все это казалось гораздо многозначительнее вчера, в комнате умирающего человека, чем в этой бледной записи.
***
"Советую тебе вести дневник, это помогает изучению себя, предохраняет от повторения ошибок, сохраняет живым прошлое. Стоит записывать всякую большую радость, горе, важную встречу, о книге, произведшей впечатление, свои вкусы, желания, надежды".
собственно, рекомендую читать всё
Зато как пленяет всякий раз встреча с человеком, свободным от этой язвы, и как мы любим в детях, не вошедших еще в полосу сознательности, их полную простоту и непосредственность. Но возможна и сознательная борьба, приход к простоте от этой осложненности. Во всяком случае – осознать в себе присутствие этого зла – половина дела.
***
...что делать, если мы можем дать какие-то искры, какой-то святой огонь, только, когда нас поражают несчастья, катастрофы. В этом смысл войны, революций, болезней. Все это казалось гораздо многозначительнее вчера, в комнате умирающего человека, чем в этой бледной записи.
***
"Советую тебе вести дневник, это помогает изучению себя, предохраняет от повторения ошибок, сохраняет живым прошлое. Стоит записывать всякую большую радость, горе, важную встречу, о книге, произведшей впечатление, свои вкусы, желания, надежды".
собственно, рекомендую читать всё
Антоний Сурожский
Но иногда человек делается неверующим потому, что это его единственная защита против совести. Мне сейчас вспомнился рассказ одного умного, тонкого, образованного священника в Париже. Когда-то он был "безбожником", то есть он без Бога жил и считал себя слишком культурным и развитым, чтобы даже думать о том, чтобы быть верующим. Он разговаривал с одним священником. Сельский священник без всякого особенного образования, который попал из России в эмиграцию, его долго слушал и сказал ему две вещи: "Во-первых, Саша, не так уж важно, что ты в Бога не веришь - Ему от этого ничего, а замечательно, что Бог в тебя верит". И второе: "А ты, Саша, пойди-ка домой и подумай, в какой момент и почему ты веру потерял, в какой момент тебе оказалось нужным, чтобы Бога не было".
Саша вернулся домой и стал думать; он был озадачен такой постановкой вопроса, таким подходом: он ожидал миссионерской речи или указания читать какие-то трактаты, а вместо этого - пойди и разберись. И он, как сам рассказывал потом, искал причины сначала в своем образовании в Богословском институте в Париже, потом в университете в России до революции, потом еще где-то, все никак не мог найти, и добрался до шестилетнего возраста. Он жил в одном из городов России, был милый мальчик, ходил в церковь каждое воскресенье и считался очень благочестивым мальчонкой: приходил, крестился, становился посреди церкви впереди и молился Богу. Каждое воскресенье ему давали одну копейку, которую он должен был положить в шапку нищего слепого; он ее клал и шел в церковь с чувством, что совершил доброе дело, оказал любовь, внимание - и теперь может пойти к Богу с чистой совестью. Как-то перед Рождеством, гуляя с матерью по городу, он набрел на магазин, где была чудная деревянная лошадь, стоившая шесть копеек. Он попросил мать ее купить, та отказала; он вернулся очень огорченный. А в следующее воскресенье, когда он шел в церковь и дошел до нищего, он подумал, что если шесть раз не дать этой копейки, он сможет купить лошадь, - и копейки не дал. Так он поступил четыре раза, а на пятый подумал: а если взять у него одну копейку, то я на две недели раньше смогу купить эту лошадь. И он у слепого украл копейку. После этого он вошел в храм и почувствовал, что не может стоять впереди: вдруг Бог его заметит, - и ушел в какой-то угол. Няня вернулась с ним домой и рассказала родителям, которые пришли в восхищение: до сих пор он был маленький, он становился перед Богом; а теперь он вошел внутрь себя, его жизнь в Боге делается более потаенной, он ищет укромного места, где он мог бы молча и созерцательно пребывать перед Богом (оптимистическая мамаша была!). А Саша чувствовал, что дело очень плохо и что надо от Бога скрываться. И вдруг вернулся из университета его старший брат, который там нахватался безбожного учения, и ему стал доказывать, что Бога нет. И Саша мне говорил: я за это ухватился. Если Бога нет, то совершенно неважно, что я украл эту копейку и не положил пяти. И с этого началось в нем "безбожие": учение о том, что Бога нет, он воспринял как единственное спасение против укоров своей совести.
Так что когда человек говорит: "Я неверующий", - или говорит: "Бога нет!", - не всегда надо подходить с философской точки зрения, иногда можно поставить вопрос: откуда это идет? Не всегда можно поставить его так, как поставил Саше отец Василий, но если вы действительно хотите что-то для этого человека сделать, вы должны себе ставить вопрос за вопросом, чтобы понять; не поняв ничего, вы будете бить мимо всякой мишени.
Саша вернулся домой и стал думать; он был озадачен такой постановкой вопроса, таким подходом: он ожидал миссионерской речи или указания читать какие-то трактаты, а вместо этого - пойди и разберись. И он, как сам рассказывал потом, искал причины сначала в своем образовании в Богословском институте в Париже, потом в университете в России до революции, потом еще где-то, все никак не мог найти, и добрался до шестилетнего возраста. Он жил в одном из городов России, был милый мальчик, ходил в церковь каждое воскресенье и считался очень благочестивым мальчонкой: приходил, крестился, становился посреди церкви впереди и молился Богу. Каждое воскресенье ему давали одну копейку, которую он должен был положить в шапку нищего слепого; он ее клал и шел в церковь с чувством, что совершил доброе дело, оказал любовь, внимание - и теперь может пойти к Богу с чистой совестью. Как-то перед Рождеством, гуляя с матерью по городу, он набрел на магазин, где была чудная деревянная лошадь, стоившая шесть копеек. Он попросил мать ее купить, та отказала; он вернулся очень огорченный. А в следующее воскресенье, когда он шел в церковь и дошел до нищего, он подумал, что если шесть раз не дать этой копейки, он сможет купить лошадь, - и копейки не дал. Так он поступил четыре раза, а на пятый подумал: а если взять у него одну копейку, то я на две недели раньше смогу купить эту лошадь. И он у слепого украл копейку. После этого он вошел в храм и почувствовал, что не может стоять впереди: вдруг Бог его заметит, - и ушел в какой-то угол. Няня вернулась с ним домой и рассказала родителям, которые пришли в восхищение: до сих пор он был маленький, он становился перед Богом; а теперь он вошел внутрь себя, его жизнь в Боге делается более потаенной, он ищет укромного места, где он мог бы молча и созерцательно пребывать перед Богом (оптимистическая мамаша была!). А Саша чувствовал, что дело очень плохо и что надо от Бога скрываться. И вдруг вернулся из университета его старший брат, который там нахватался безбожного учения, и ему стал доказывать, что Бога нет. И Саша мне говорил: я за это ухватился. Если Бога нет, то совершенно неважно, что я украл эту копейку и не положил пяти. И с этого началось в нем "безбожие": учение о том, что Бога нет, он воспринял как единственное спасение против укоров своей совести.
Так что когда человек говорит: "Я неверующий", - или говорит: "Бога нет!", - не всегда надо подходить с философской точки зрения, иногда можно поставить вопрос: откуда это идет? Не всегда можно поставить его так, как поставил Саше отец Василий, но если вы действительно хотите что-то для этого человека сделать, вы должны себе ставить вопрос за вопросом, чтобы понять; не поняв ничего, вы будете бить мимо всякой мишени.
Анатолій Ульянов, Фоззі
Ми перемагаєм самотність в готелі
Ми робимо вигляд, що ми такі рідні
Але я не такий як ти
Бо, нас заплутало віскі
Коли я показав тобі крила
В нас дуже різне пір’я,
В нас дуже різні кольори
Не хцеш жити в готелі
Тож, ти хочеш піти
Мене залишити, насамоті
Ні-ні-ні, буду сам я
О, ні-ні-ні, буду сам я. О, ні-ні-ні
Я тримаю янгола за крила
Не випускаю з номеру готеля
Вона не хоче, вона лишає
Тож я її вбиваю
Я тебе поховаю
У нашому номері
Бо мені тут так добре
Ти стала готелем
Тобою дихає стеля
На тебе схожі всі стіни
Пахне тобою всередині
II
Всі променади промайнули. Трохи гріє, трохи сяє
І як я міг сказати, що я знаю, як буває
Відпалав октоубер, кашель псує тембр
Сембернаром важко дихає новембер
Ці природи кільця підризають крильця
Багато хто додав в цей час до мотузки мильця
Багато хто не зміг потім про це пожалкувати
І взагалі-то погана думка тіло (живе) псувати
Не треба нікого вбивати, всі помруть самі
Я і вона, ми неначе два вогні
Я - зелений, вона – червона, між нами жовте
Ми пішли самі по собі, вдягнувши теплі кофти
Поруч два готелі, «Каліфорнія» та «Сяйво»
Самота чи божевілля, що саме обираємо
Кохання – гостра штука, я думаю, ти знаєш
Осінь - час відпускати тих, кого кохаєш
Ми робимо вигляд, що ми такі рідні
Але я не такий як ти
Бо, нас заплутало віскі
Коли я показав тобі крила
В нас дуже різне пір’я,
В нас дуже різні кольори
Не хцеш жити в готелі
Тож, ти хочеш піти
Мене залишити, насамоті
Ні-ні-ні, буду сам я
О, ні-ні-ні, буду сам я. О, ні-ні-ні
Я тримаю янгола за крила
Не випускаю з номеру готеля
Вона не хоче, вона лишає
Тож я її вбиваю
Я тебе поховаю
У нашому номері
Бо мені тут так добре
Ти стала готелем
Тобою дихає стеля
На тебе схожі всі стіни
Пахне тобою всередині
II
Всі променади промайнули. Трохи гріє, трохи сяє
І як я міг сказати, що я знаю, як буває
Відпалав октоубер, кашель псує тембр
Сембернаром важко дихає новембер
Ці природи кільця підризають крильця
Багато хто додав в цей час до мотузки мильця
Багато хто не зміг потім про це пожалкувати
І взагалі-то погана думка тіло (живе) псувати
Не треба нікого вбивати, всі помруть самі
Я і вона, ми неначе два вогні
Я - зелений, вона – червона, між нами жовте
Ми пішли самі по собі, вдягнувши теплі кофти
Поруч два готелі, «Каліфорнія» та «Сяйво»
Самота чи божевілля, що саме обираємо
Кохання – гостра штука, я думаю, ти знаєш
Осінь - час відпускати тих, кого кохаєш
Марина ЦВЕТАЕВА
«Любить — видеть человека таким, каким его задумал Бог...»
***
Когда же мы, наконец, перестанем принимать силу за правду и чару за святость!
***
Искусство — искус, может быть самый последний, самый тонкий, самый неодолимый соблазн земли, та последняя тучка на последнем небе, на которую умирая глядел — ни на что уже тогда не глядевший и окраску которой словами пытался — все слова тогда уже забывший брат брата — Жюль Гонкур. Третье царство со своими законами, из которого мы так редко спасаемся в высшее (и как часто — в низшее!). Третье царство, первое от земли небо, вторая земля. Между небом духа и адом рода искусство чистилище, из которого никто не хочет в рай.
***
Моря я с той первой встречи никогда не полюбила, я постепенно, как все, научилась им пользоваться и играть в него: собирать камешки и в нем плескаться — точь-в-точь как юноша, мечтавший о большой любви, постепенно научается пользоваться случаем.
***
Когда же мы, наконец, перестанем принимать силу за правду и чару за святость!
***
Искусство — искус, может быть самый последний, самый тонкий, самый неодолимый соблазн земли, та последняя тучка на последнем небе, на которую умирая глядел — ни на что уже тогда не глядевший и окраску которой словами пытался — все слова тогда уже забывший брат брата — Жюль Гонкур. Третье царство со своими законами, из которого мы так редко спасаемся в высшее (и как часто — в низшее!). Третье царство, первое от земли небо, вторая земля. Между небом духа и адом рода искусство чистилище, из которого никто не хочет в рай.
***
Моря я с той первой встречи никогда не полюбила, я постепенно, как все, научилась им пользоваться и играть в него: собирать камешки и в нем плескаться — точь-в-точь как юноша, мечтавший о большой любви, постепенно научается пользоваться случаем.
Albert Einstein
Человек — это часть целого, которое мы называем Вселенной, часть, ограниченная во времени и в пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное от всего остального мира, что является своего рода оптическим обманом. Эта иллюзия стала темницей для нас, ограничивающей нас миром собственных желаний и привязанностью к узкому кругу близких нам людей. Наша задача — освободиться из этой тюрьмы, расширив сферу своего участия до всякого живого существа, до целого мира, во всем его великолепии. Никто не сможет выполнить такую задачу до конца, но уже сами попытки достичь эту цель являются частью освобождения и основанием для внутренней уверенности.
***
Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.
***
Стремись не к тому, чтобы добиться успеха, а к тому, чтобы твоя жизнь имела смысл.
буду плакать и смеятся / глядя на свою судьбу
Я шепнул себе только "Ура"
Я промолвил всего лишь "Вперед"
И когда наступила пора
Я сказал "До свиданья народ"
Я не думал какой я боец
Я не ведал какой я солдат
Hо я чувствовал скорый конец
Сделав первый свой шаг
И это не песня
Это не подвиг
Это только лишь десять шагов
По недолгой весне
И это не радость
Это не тайна
Это первые десять шагов
К ближайшей войне
Я слышал отчетливый крик
Моих неизбежных врагов
Hо мне очень хотелось пройти
Эти десять шагов
И тот, кто покинет свой дом
Беззащитен от новых богов
И я должен готовиться к смерти
За десять шагов
И это не песня
Это не подвиг
Это только на десять часов
Неспокойный отбой
И это не радость
Это не тайна
Это маленьких десять шагов
Между старой и новой войной
Это просто тревожный покой
Перед новой войной
Я промолвил всего лишь "Вперед"
И когда наступила пора
Я сказал "До свиданья народ"
Я не думал какой я боец
Я не ведал какой я солдат
Hо я чувствовал скорый конец
Сделав первый свой шаг
И это не песня
Это не подвиг
Это только лишь десять шагов
По недолгой весне
И это не радость
Это не тайна
Это первые десять шагов
К ближайшей войне
Я слышал отчетливый крик
Моих неизбежных врагов
Hо мне очень хотелось пройти
Эти десять шагов
И тот, кто покинет свой дом
Беззащитен от новых богов
И я должен готовиться к смерти
За десять шагов
И это не песня
Это не подвиг
Это только на десять часов
Неспокойный отбой
И это не радость
Это не тайна
Это маленьких десять шагов
Между старой и новой войной
Это просто тревожный покой
Перед новой войной
НЕНУЖНОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ВОСТОРГАЮТСЯ
КРАСОТОЙ СНЕЖНЫХ СУМЕРЕК В ХУАШАНЬ,
МУЗЫКОЙ ВЕЧЕРНИХ ЗВОНОВ
В МОНАСТЫРЕ УТЯНЬ,
КРАСКАМИ НЕБА В ЦЗУЦЗЯН,
ОЧАРОВАНИЕМ ДОЖДЛИВОЙ НОЧИ В АОТАЙ.
НО МНЕ НИ К ЧЕМУ В ХУАШАНЬ:
ТЕЛО МОЕГО МАЛЫША ТАК ЖЕ РОЗОВО;
КАК СНЕГ, ОБЛИТЫЙ СОЛНЕЧНЫМ ЗАКАТОМ;
НИ К ЧЕМУ МНЕ И В УТЯНЬ:
ГОЛОС МОЕГО МАЛЫША
ВОЛНУЕТ СИЛЬНЕЕ МОНАСТЫРСКИХ ЗВОНОВ;
НИ К ЧЕМУ МНЕ И В ЦЗУЦЗЯНЬ:
ВСЕ НЕБО; ОМЫТОЕ ВЕТРОМ, НАХОЖУ В ЕГО ВЗГЛЯДЕ...
НО ВОТ В АОТАЙ, БЫТЬ МОЖЕТ,
ОТПРАВЛЮСЬ,
ЧТОБЫ ВНОВЬ ПЕРЕЖИТЬ ВОЛШЕБСТВО
ТОЙ ДОЖДЛИВОЙ НОЧИ,
КОГДА С ПРЕДАННЕЙШЕЙ
ИЗ ЖЕНЩИН МЫ ДАЛИ ЖИЗНЬ РЕБЕНКУ,
СТАВШЕМУ ДЛЯ МЕНЯ
ДВЕНАДЦАТЫМ ЧУДОМ ПОДНЕБЕСНОЙ.
КРАСОТОЙ СНЕЖНЫХ СУМЕРЕК В ХУАШАНЬ,
МУЗЫКОЙ ВЕЧЕРНИХ ЗВОНОВ
В МОНАСТЫРЕ УТЯНЬ,
КРАСКАМИ НЕБА В ЦЗУЦЗЯН,
ОЧАРОВАНИЕМ ДОЖДЛИВОЙ НОЧИ В АОТАЙ.
НО МНЕ НИ К ЧЕМУ В ХУАШАНЬ:
ТЕЛО МОЕГО МАЛЫША ТАК ЖЕ РОЗОВО;
КАК СНЕГ, ОБЛИТЫЙ СОЛНЕЧНЫМ ЗАКАТОМ;
НИ К ЧЕМУ МНЕ И В УТЯНЬ:
ГОЛОС МОЕГО МАЛЫША
ВОЛНУЕТ СИЛЬНЕЕ МОНАСТЫРСКИХ ЗВОНОВ;
НИ К ЧЕМУ МНЕ И В ЦЗУЦЗЯНЬ:
ВСЕ НЕБО; ОМЫТОЕ ВЕТРОМ, НАХОЖУ В ЕГО ВЗГЛЯДЕ...
НО ВОТ В АОТАЙ, БЫТЬ МОЖЕТ,
ОТПРАВЛЮСЬ,
ЧТОБЫ ВНОВЬ ПЕРЕЖИТЬ ВОЛШЕБСТВО
ТОЙ ДОЖДЛИВОЙ НОЧИ,
КОГДА С ПРЕДАННЕЙШЕЙ
ИЗ ЖЕНЩИН МЫ ДАЛИ ЖИЗНЬ РЕБЕНКУ,
СТАВШЕМУ ДЛЯ МЕНЯ
ДВЕНАДЦАТЫМ ЧУДОМ ПОДНЕБЕСНОЙ.
© Л.Федоров
В чем все-таки главная разница между этой пластинкой и классическим «Аукцыоном»?
– Мне кажется, во всех прошлых пластинках мне прежде всего мешало мое какое-то стремление к изощренности, а сейчас я умудрился убрать мозг. То, что дал нам ХХ век, – это способность к импровизации: такую свободу и в то же время такую ответственность. Ответственность тяжелая, но и кайфовая. Мне кажется, именно ХХ век разрушил все эти представления про великих композиторов, поэтов и вообще про величие. На самом деле нет никакого величия. Все рефлексии на тему незыблемости искусства – это на самом деле придуманные фетиши, рано или поздно этого не будет. Мне кажется, вот это убирание «я», оно очень важное. Какая разница, кто ты и что ты? Пока сам не забоялся, все возможно. Границ нет, если сам их не ставишь. А на самом деле их нет. Мы записали альбом с Рибо и Медески, а с тем же успехом могли бы, я не знаю … с Гитлером. Границ никто не обозначал. А если нет границ, то нет вопросов. И это было бы круто на самом деле. Мы сами их ставим. У Кейджа – молчание на четыре минуты тридцать три секунды – это граница. Мы вот пишем пластинки – тоже граница. Но мы пытаемся ее отодвинуть.
– Ну да, как говорили в одном фильме, я «по крайней мере попытался». А что, по-твоему, безграничное?
– Безграничное – то, что говорил Христос. Возлюби врага, подставь щеку – вот это безгранично, потому что это вещи невозможные. А все, что делают люди … Для меня нет разницы – хай-тек или зубочистки. Какая разница? С этим все равно все понятно.
Ф.М.Достоевский, "ПОДРОСТОК"
Надо быть слишком подло влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о самом себе. Тем только себя извиняю, что не для того пишу, для чего все пишут, то есть не для похвал читателя.
Фильм "Распутник"
Подписаться на:
Сообщения (Atom)